Физик на подворье

Физик на подворье

Кто-то вприступ затарабанил в окно, да так сильно, что ещё б немного – и стекло махом рассыпалось на мелкие осколки.

И тут же зычный голос пробасил:

- Хозяин, корову выгонять-то будешь?

Леонид Давидович Аронов, учитель физики и директор местной школы, как был в сатиновых трусах и босой, так и выскочил за ворота.

- Буду, буду! Погоди только, сейчас выгоню…

Малиновый диск солнца уже наполовину выкарабкался из-за горизонта и быстро-быстро по-пластунски стал продвигаться по голубому небосводу.

Солнце вставало по-солдатски резво: сорок пять секунд – и подъём! И сразу же тепло вовсю разлилось окрест.

Стадо коров, наполовину уже собранное сельским пастухом, лениво толпилось у ароновских ворот.

Картина вырисовывалась ну прямо в точности, как у классика еврейской литературы Шолом-Алейхема в его повести о Тевье-молочнике. Правда, с одной лишь разницей – там всё происходило под вечер: «Солнце садится.

Теплынь. Коровки, только что пригнанные из стада, стоят под подойниками и ждут, пока их подоят; а трава кругом благоухает – рай земной, да и только!» В книге действие разворачивалось в местечке неподалёку от Бойберика. У нас, в действительности – в местечке, то есть в селе Костино-Отделец.

Аронов же тем временем продолжал метаться, не зная, как вытолкнуть корову из сарая. Ну никак не хотела она выходить во двор, стояла, как вкопанная, и всё тут! Потом всё-таки немного поддалась и лениво, вперевалочку вышла из сарая. Но за ворота, в стадо идти не намеревалась.

- Вообще это была сцена, достойная кинокомедий Леонида Гайдая, - смеется Леонид Давидович. – Мы тогда с женой на взятую ссуду только купили корову. Ни я, ни она никогда на ту пору не имели дело с живностью, тем более с такой крупной. Бегал я вокруг коровы, суетился, а потом прицелился, да и ухватил её мертвой хваткой за рога и тащу, словно козу, на себя. Но разве такую махину сдвинешь?! Она всё равно стоит, как вкопанная, только ещё больше набычилась. Тут народ начал сходиться, наблюдают, комментируют и от души смеются. Не знаю, как долго бы вся эта комедия продолжалась, но подошел пастух, слегка стегнул нашу коровенку, и она тут же опрометью кинулась в стадо.

С Ароновым мы жили в Воронеже на одной улице. На той самой –улице Таранченко, где лет триста с гаком назад ещё стояла крепостная стена. Улица наша была неказистая, кривая, то спуск, то подъем, мощённая булыжником, с курами, которые днями напролет рылись в пыльных палисадниках. Получила она своё имя в честь студента Николая Таранченко, убитого во время еврейского погрома во времена первой русской революции.

Правда, жили мы на Таранченко с интервалом в двадцать лет, он в доме под номером 31, а я в четырнадцатом. Но особых перемен на ней за тот двадцатилетний срок не произошло никаких: старые домишки, некоторые из которых вели счёт с петровских времен, да редкие фонари с выбитыми лампочками как были, так и остались.

…Мы сидим за кухонным столом.

На сковородке, только что составленной с печки, яичница напоследок незлобно шкворчит-ерепенится брызгами подсолнечного масла, а на блюдце лежат «городские» сосиски.

- Ни коровы нет, ни бычков, ни овец, - говорит хозяйка дома Людмила Николаевна, в прошлом – штамповщица Горьковского автозавода, а впоследствии доярка здешнего колхоза имени Карла Маркса. – Годы своё берут, только и осталось, что куры, да две кошки с котом. Вот и всё наше хозяйство.

- А как там наша родная улица? –распевно спрашивает меня Аронов.– Давненько я не был…

- Иногда забредаю, - говорю ему. - Ноги, бывает, сами туда идут. Не узнали бы её теперь. Только и остались с тех времён три дома, да и то те, что числятся памятниками истории и культуры. Остальное всё – новодел новых русских.

Хозяйка подкладывает нам хлеба и сосисок и наливает чай. Потом на минуту исчезает и возвращается со стопкой книжек.

- Вот, - говорит она, - Лёнины рассказы…

Обложки двух из них мне знакомы. И про одну, и про другую мы писали в газете. Особенно мне запомнился рассказ «Цвай киндер» из книжки «Баба Нюра, Танечка и другие». Я так думаю, что если не всё, то почти всё, в этой истории Леонид Давидович взял из своего военного детства.

Так же, как и главный герой рассказа Вова Серебров, Лёня с мамой, сестрой Людой и братом Володей, отправились в эвакуацию в Сызрань. Аронов иногда рассказывает внукам, как он ехал в холодном товарняке, как впервые увидел вшей, которых не брал даже лютый холод, как они голодали. Про голод в Сызрани он так пишет в рассказе:

«Первой проснулась Галя и захныкала: «Кушать хочу-у-у!» Вова посадил её на стул у кухонного стола и сосчитал картошки размером с куриное яйцо. Их оказалось двенадцать. Мальчик разложил картофелины на три равные кучки и каждую поделил пополам. Получилось по две. Они съели по паре картофелин с солью и маленьким кусочком хлеба, запили водой из чайника. Такие же у них были обед и ужин. И целый день дети играли то в прятки, то в войну, а то просто смотрели в окно. Когда же стемнело – легли спать».

Так же, как и у героя рассказа Вовы, отец у Лёни всю Великую Отечественную провоевал в матушке-пехоте. Медалями «За отвагу» и «За взятие Берлина» был награждён.

На Одере братался с союзниками-американцами.

- А после войны отец был доцентом в СХИ, преподавал политэкономию, - говорит Аронов. – Корни его из Бердичева. Как он попал в Воронеж, я никогда у него не допытывался. Бердичев мне хорошо известен. Там я начинал срочную армейскую службу. Рядом с полигоном, где у нас обычно проходили учебные стрельбы, кладбище располагалось. Немцы в войну потом на том месте двадцать две тысячи евреев расстреляли.

- Когда мы вернулись из эвакуации в Воронеж, то город лежал в сплошных развалинах, - продолжает Леонид Давидович. – Помню разрушенный вокзал, его, кажется, пленные мадьяры восстанавливали, а в центре, на проспекте и на улице Комиссаржевской, немцы работали. И никакой у нас к ним не было злобы. Наоборот, они вызывали жалость.

Вот как его герой из рассказа «Цвай киндер» впервые видит пленных:

«А по другую сторону тележки – трое пленных немцев, во френчах и галифе мышиного цвета. Несмотря на разную внешность, они были похожи друг на друга манерой стоять, как кадровые офицеры, и обреченным выражением лиц… Вова воинственно уставился на небритые физиономии немцев и все не мог понять, как эти в общем-то безобидные на вид люди могли причинить столько зла другим людям; и в его душе почему-то таяла ненависть к врагам».

Людмила Николаевна окает и по сей день. Говорит неспешно, как-то очень основательно. Каждое слово в положенное только ему место расставляет. Оно и понятно: коренная волжанка, вот гласная «о» над всеми остальными звуками и верховодит.

Познакомились они с Лёней на танцах. Из тех «десяти девчонок, что приходились на девять ребят» он почему-то выбрал её. Может, взгляд у неё был задиристый, может, своей статью взяла. Гадать тут нечего: главное, глянулась она Леониду Аронову.

- Год за мной Лёня ухаживал, - говорит Людмила Николаевна. – Красиво ухаживал! Жил в общежитии, худющим был – спасу нет. Я ему в глаза так в рифму и говорила: «Сам худ, а голова с пуд!» Инженером-конструктором работал! А выбрал меня, штамповщицу, заводчанку. И хорошая пара у нас получилась. Правда, ведь, Леня?

В Костино-Отделец они приехали без малого тридцать лет назад. Нужда и хвороба заставили. Аронов заболел, жене пришлось его буквально выхаживать. Да и климат следовало сменить.

В Воронеже работы не нашлось. В облоно предложили учителем физики в неблизкое село, квартиру пообещали. Квартиры не оказалось, но дали дом с огородом. Одно название, что дом: стены да крыша. Правда, сельсовет помог все довести до ума. Благо и руки у Аронова растут, откуда надо.

Заводчанка и кадровая рабочая, Людмила Николаевна пошла на ферму дояркой. Быстро освоилась, по три тысячи килограммов молока в год от коровы надаивала.

Со всеми премудростями крестьянской жизни и горожанин Леонид Аронов освоился быстро. Даже корову научился доить на тот случай, если жена заболеет. Дети подрастали – дочери Ирина и Марина и сын Володя – тоже помощники.

…Вышли во двор. Леонид Давидович, как истинный крестьянин-хлебосол, хозяйство повёл своё показывать. Сад-огород, за которыми открывается вид на ближний перелесок, аккуратную баньку с широким полком, обшитую внутри вагонкой, кладку дров напротив баньки, чтоб в любой момент, если с газом, не дай Бог, какая неувязка выйдет, протопить можно было.

- А с чего бы это вас на прозу потянуло? – задаю вопрос прямо в лоб.

- Меня корреспондент районной газеты однажды застал в учительской и попросил написать заметку в районную газету. «Я никогда подобным не занимался, - отвечаю ему. – Да и не знаю, как писать в газету?» А он мне так ответил, что одной фразой преподал науку на всю мою будущую писательскую работу: «Писать надо так, чтобы потом не было стыдно за содеянное». Это и был мне главный урок.

У поэтов сейчас «демографический взрыв», как в 60-е годы, во времена Вознесенского, Рождественского и Евтушенко. С прозой же – туго, с хорошей прозой имеется в виду: даже в столичных «толстых» журналах не разгонишься. Это уж я говорю Аронову.

Он же мне в ответ подсовывает бумажку, на которой сугубо официальным, «суконным» языком сообщается, что «произведения Л.Д.Аронова могут быть использованы на уроках внеклассного чтения в младших и средних классах. Так, его рассказы изучались в пятых классах борисоглебских школ №3 и №5 и вызвали у детей живой интерес (отклики учащихся прилагаются). Педагоги, проводившие уроки, отмечают и воспитательное воздействие рассказов, и их эстетическую ценность. Книга обсуждена на заседании кафедры литературы и методики ее преподавания Борисоглебского педагогического института и рекомендована для последующего использования в школьной практике на уроках внеклассного чтения».

И, как подобает, – официальная подпись.

Собственно, так и поступал Гавриил Николаевич Троепольский, когда хотел проверить на читабельность своего «Белого Бима Черное ухо», рассказы и стихи начинающих авторов: отдавал их на чтение школьникам. Если те «проглатывали» новоиспеченное произведение и хором заявляли, что оно им понравилось, тогда и он начинал «продвигать» книгу к массовому читателю.

Об этом я уже сказал Леониду Давидовичу. Получалось, что его рассказы прошли проверку, которой пользовался сам Троепольский.

Леонид Аронов. Фото Михаила Вязового.

…С пустыми руками мы от Аронова не уехали. Сразу двумя новыми книгами он нас наделил. Одна собственная – «Настенька и дядя Саша» называется. Другая –альманах костиноотдельских литераторов под названием «Радуга». Вы не поверите, но в дальнем селе есть свой литературный клуб, в который входят поэт Александр Журавлев, Виктор Каверин, прозаики Леонид Аронов, Кристина Берестнева, очеркист Оксана Журавлева.

И книга, скажу вам, получилась достойная.

Но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз.

с.Костино-Отделец, Терновский район

Автор: Виктор Силин.

Источник: «Коммуна», № 172 (25603), 23.11.10г.