Управление природных ресурсов Воронежской области



Есть вопрос?




Земляки. Вариации на тему свободной души

23.04.2010

Он был воспитателем в колонии, директором школы, начальником Жилкомхоза и сторожем. Но только одному делу хранил постоянство – поэзии

Он был воспитателем в колонии, директором школы, начальником Жилкомхоза и сторожем. Но только одному делу Александр Мальцев хранил постоянство – поэзии Его душа воспринимает жизнь штрихами, эскизами, яркими пятнами. Фото Константина Толоконникова. «Коммуна», № 589(25490), 23.04.10г.
Поэт Александр Мальцев. Фото Константина Толоконникова. .

С Александром Мальцевым мы познакомились заочно. Было это ровно сорок лет назад. Я начал работать тогда в Нижнедевицкой районной газете, «сидел» на письмах. Стихов в редакцию приходило много, преимущественно – шелуха. Большинство из них я после регистрации отправлял в архив.

Но однажды «споткнулся». Внимание привлекли стихи некоего А.Мальцева со станции Нижнедевицк. Были в них неторопливая рассудительность, свежесть и недосказанность. Особенно запомнилось: «Я новый стол мостил сегодня в угол…» Далее говорилось, что мастер этот стол скатертью накрыл. И самое главное - в конце: «…и лист бумаги чистой положил».

Второе знакомство уже было очным, когда он зашёл в редакцию. Молодой парень, ладно скроен, выше среднего роста, светлые волосы, скуластое лицо, на носу - очки. Из кармана куртки неторопливо вытащил несколько листков бумаги…

А потом я приехал к нему на станцию с редакционным заданием написать об увлечённом человеке.

Сашка оказался человеком несовместимостей. Ну как натура поэтическая могла одновременно быть и «технической» - иметь дело с грубым железом? Работал он киномехаником в местном клубе, а увлекался конструированием и изготовлением автомашин! Двор был завален железом, трубами, колёсами.

Показал он мне свою самоделку под названием «Гермес-1». «Гермес – бог дорог», - пояснил он. Автомобиль был низкий, чуть выше колена, двухместный, открытый. На сваренную из уголка раму посажены мотоциклетный двигатель, небольшие колеса, руль и фанерная облицовка. Сашка завел свой драндулет, посадил меня рядом, и «Гермес» - как настоящий бог дорог – довольно шустро помчал нас за село, в бездорожье, в поле. Когда ему было трудновато преодолевать весенний чернозём, мы на ходу вылезали, шли рядом, а «Гермес», треща и дымя, двигался вперёд самостоятельно, в автоматическом режиме. Как луноход.

«Показать тебе моё любимое место?» - спросил Мальцев. И привёз к глубокому оврагу недалеко от железнодорожной насыпи. По склонам оврага сбегал вниз кустарник, по дну неслось весеннее половодье. Кое-где синели подснежники. Из-под снега приятно пахло лиственной гнилью. Дышалось легко и свободно, а на душе было благостно и одновременно тревожно, будто она находилась в ожидании какого-то чуда.

Потом этих наших встреч было бесчисленное множество. То на его станции, то в Нижнедевицке, то в Бору, Рамони, Скляево или Голосновке. И каждый раз Мальцев приносил с собой или в себе что-то новое. «Гермес-1» сменился «Гермесом-2» и «-3». Позже с автомобилей перешёл на тракторы с навесными орудиями. Приезжал то на «Гермесах», то на «Запорожце», то на «Москвиче». Дома, в Бору, у него находится целая мастерская, есть даже сверлильный станок.

- А это откуда? Купил, что ли?..

- На свалке нашёл, - невозмутимо ответил он. И прочел целую лекцию о пользе свалок. – Ведь с заводов чего только не выбрасывают!..

По образованию он учитель-историк. Поэтому работал и педагогом, и воспитателем в колонии, носил лейтенантские погоны и преподавал историю зекам («Слушай, интересно с ними разговаривать, они такие вопросы задают! Жизненные…»). Был и директором школы, возглавлял коммунальное хозяйство, трудился сторожем на турбазе.

Его жена – Татьяна Петровна – всю жизнь проработала учителем. Она – сама стабильность, как материк среди бушующего океана. Двое детей. Если принять во внимание, что жизнь мужика – это медленный дрейф от детства к счастливому «дедству», то Александр Мальцев этот путь преодолел: уже будучи на пенсии. Некоторое время сидел с внучкой Анютой, заменяя ей «мамку с нянькой»…

- Как он? – спросил недавно Татьяну.

- Бузит всё… - просто ответила она.

В прошлом году Александр появился у меня на велосипеде (очередное увлечение). «Отпуск дали, - пояснил с усмешкой, - и я сразу к тебе. А вообще, маршрут у меня далёкий».

Думаю, что тот чистый лист бумаги, который фигурирует в одном из первых стихотворений, явился определённым символом его дальнейшей беспокойной жизни. Он человек лёгкий на подъем, никогда не боялся начинать всё с чистого листа, пробовать новое дело, идти на эксперимент. А «буза» - это просто бунт души против однообразия жизни, затягивающего, как омут, быта.

Так бывает.

Ранним летним утром как-то поехали с ним на рыбалку на одно из озёр под Рамонью. Помню чистую, неподвижную, как стекло, гладь воды, поднимающийся от лугов туман, камыши у воды, деревья, пробивающийся сквозь пелену огонёк угасающего на том берегу костра. И помню Сашку, который стащил с заднего сиденья большой кусок пенопласта, обшитый с одной из сторон пустыми полиэтиленовыми бутылками. «Это мой плот, - ухмыльнувшись, пояснил мне. – Ты тут у берега полови, а я на средине попробую».

Невесть откуда взявшаяся корова с удивлением глазела на то, как человек, кинувший в воду кусок пенопласта, водрузился на него и медленно гребёт от берега. Вода была на уровне плота.

Вспоминаю наши «кухонные» разговоры. О чём мы только не говорили! После ужина и крепкого чая (тут наши вкусы абсолютно совпадали) начинались затяжные беседы - о поэзии и поэтах, о религии и философии, об автомобилях и компьютерах. О чем никогда не говорили – так это о политике и женщинах.

Мой друг, а помнишь ли те ночи
На кухне? Мы могли ворочать
Пластами жизни и веков,
Мир разбирая до основ,

Как трактор – до последней гайки.
Цитаты, мысли, цифры дат,
Коллизии, сюжеты, байки
И чай, и сдержанный азарт…

А с криком первых петухов
Мы мир наш собирали вновь.
При том чего-то не хватало:
То ли уменья, то ль металла…
Судя по его стихам, Мальцев одновременно жил в двух параллельных мирах. Один – это повседневные заботы, работа, люди, дача, огород. Он приезжал ко мне то в бороде, то замученный голодом (одно время отращивал рыжую бороду, и был период, когда нешуточно голодал по какой-то древней системе).

А вот другой мир – это мир поэтический. Во-первых, Александр сам много и постоянно читает. В его времянке, комнатке рядом с мастерской, – стол, диван, тумбочка с чайником и чашками и, во всю стену над диваном, полка с книгами. Я редко встречал людей, которые могли бы постоянно возвращаться к прочитанному. Вот вы сколько раз перечитывали Чехова, Пушкина или Тургенева? А он – многократно. И постоянно находит в книгах новые мысли. Часто в разговорах цитирует поэтов, философов, учёных.

Во-вторых, пишет сам. Тяга к перу сопровождает его всю жизнь. Но пишет он стихи так же, как и читает: то и дело возвращаясь к написанному, что-то вычёркивая, переделывая, дописывая. Его невозможно редактировать. Не раз случалось, что я начинал ему что-то советовать насчёт стихотворения, но он смущённо перебивал: «Извини, я его уже переделал». А вот комментарии к моей поэме «Мосты времени» он излагал… своими стихами.

Его душа воспринимает жизнь штрихами, эскизами, яркими пятнами. Но это - первый шаг. Затем начинается работа: штрихи, эскизы и пятна нужно переплавить в котле воображения и выплеснуть на бумагу; затем начинается неустанная работа по филигранной отделке написанного.

Темы – от Рюриков до наших дней. Это - ко времени. От земли - до бесконечной дали вселенной. Это - в пространстве. Какую же внутреннюю нагрузку надо испытывать, чтобы совмещать в себе эти ипостаси! А этот постоянный мобильный переход из одного мира в другой – неужели он не оставляет на сердце своих следов?!

Не знаю. Видимо, тут играют роль привычка, натура, способность нести свой крест до конца. Но привычка, как говорится, - вторая любовь, а своя ноша - не тянет… Знаю одно: и тот чистый лист бумаги в начале жизни, и вечная тяга к дорогам, и постоянное стремление к эксперименту и обновлению с неизбежным набиванием шишек, и бунтующий бег от быта в тот, другой, мир - это и есть настоящая жизнь во всех её проявлениях! И отражена она в четырёх его поэтических книжках. Последняя озаглавлена одним словом – «Вариации». Надо думать, что связаны они с судьбой самого автора.
Бреду по мхам,
А мне не по себе.
Как напоследок –
Грудью, что есть мочи!

Как хорошо,
Пока ещё «в седле»,
Вот так идти,
Куда душа захочет.
Это уже сам по себе Мальцев. О себе. И это ответ свободной души поэта на все наши вопросы.

Автор: Анатолий Бабенко, Нижнедевицкий район.

Источник: «Коммуна», № 59 (25490), 23.04.10г.


Возврат к списку