Опасная переправа

23.06.2010

22 июня – День памяти и скорби

Глава из новой документальной повести

Пришла вторая после Победы весна. Она выдалась солнечной, тёплой. Уже в середине марта почти весь снег сошел с полей правобережного возвышенного Придонья.

Немалые трудности были у жителей сел, переживших фашистскую оккупацию с июля 1942 года по январь 1943-го. В колхозах не хватало техники для проведения сева, мало было и посевного материала. А лозунг «Будем бороться за стопудовый урожай!» уже был провозглашён, и повсюду в сельской местности он призывно звучал: «Победили в войне, победим – в труде!»

К выполнению этого призыва подключился и Белогорский райком комсомола, по инициативе которого был создан комсомольский культагитотряд – с задачей: совершать по району пешеходные рейды и выступать в сёлах с концертами-вечерами в клубах, а в дневное время – на полях, где работали колхозники, делая на обед перерывы. Если мимо них проходили участники культотряда, они непременно делали остановку, выступали с приветственным словом в честь ударной вахты колхозников и коротким концертом с песнями под баян, который всегда носил с собой клубный музыкант Степан Лозовой.

…В этот мартовский солнечный день мы совершали свой очередной рейд в сторону села Коловерти, расположенного на берегу Дона в девяти километрах выше Белогорья. Дорога по взгорью уже подсохла, идти было легче. А в низине ещё таял снег, путь был мокрый – с лужами, грязью. Первой не выдержала Любаша Пономарева. Она остановилась, смахнула рукой пот с лица и просительно промолвила:

- Ой, не мог!... Давайте передохнем у этой березки на бугорке…

Ей ответили… журавли, появившиеся косяком в голубом небе:

- Кур-лы… Кур-лы… Кур-лы… Казалось, они увидели на земле нас – цепочку уставших пешеходов – и своим небесным приветствием подбодрили наш путь.

Но Любаша всё же остановилась, стащила с головы тёплый платок и повторила своё:

- Давайте немного передохнем. Да и в ботинок у меня вода, кажись, попала, надо её вытряхнуть…

К ней подошла Меланья Ендовицкая, секретарь райкома комсомола, главный инициатор создания культагитотряда, она же теперь всегда возглавляла наши рейды. Мы прозвали её «Милка-комиссар», оценив её пылкие приветствия, адресованные публике перед началом наших концертов.

- Нельзя допустить, чтобы наша Любашечка-Русланочка простыла и потеряла свой чудный запевный голосок. – Ендовицкая подхватила Пономареву под руку и вывела её на сухой придорожный бугорок, а шагающему впереди отряда Алексею Руденко крикнула:

- Командир, веди нас к тем березкам, что на взгорке!.. Остановимся на малый привал.

- Есть, товарищ комиссар! – отозвался Руденко. И, сдержав свои длинные, по-журавлиному шагающие ноги, сошел с мокрой дороги на крутую обочину.

- Спасибо тебе, Милочка, - поблагодарила Ендовицкую Люба Пономарева, которую мы иной раз звали Русланочкой, так как всякий раз на концертах она исполняла песню знаменитой в стране певицы Лидии Руслановой «Валенки». И пела чудным голосом, схожим с голосом популярной певицы. А слушатели постоянно кричали: «Ещё!.. Ещё!.. Повтори песню, Русланочка!..» Замечательно она исполняла и украинские песни.

После кратковременного привала возле трёх берез, когда Пономарева просушила у небольшого костра свои носки и ботинки, наш отряд продолжил путь.

Леша Руденко снова возглавил наш отряд. Несмотря на груз за плечами - он нёс две половинки клубной занавеси, скатанных в рулон, - шагал он бодро, его сапоги грязи не боялись. На концертах пел в хоре и читал стихи, нередко – свои, часто сочиненные в наших рейдах. Вот и сейчас он громко продекламировал:

В синем небе, синем небе журавли,
Косяками, косяками проплыли.
На Придонье, на Придонье тишина,
Тут окончилась, окончилась война…

Конечно, тему поэту подсказали журавли, недавно пролетевшие над нами. Его стихотворение вышло толковым, он его прочитал на концерте в Коловерти.

В последующие годы Алексей Руденко станет автором многих других стихов, посвященных родному краю, патриотической теме. Когда через два года в состав комсомольского культагитотряда войдет талантливый музыкант Леонид Бричковский, автор двадцати песен на слова воронежских поэтов, в том числе и своего земляка-белогорца Алёши Руденко, все они выйдут в грамзаписи на пластинках.

…Мы вышли на взгорье и увидели внизу русло Дона, блестевшее в лучах солнца ледяным покровом. Близко от правого берега видны были избы села Коловерти. И вдруг до нас донёсся громкий мужской крик:

- Стой, Соня! Остановись!..

Кричал мужчина, который стоял у реки, опираясь на палку, в другой руке держал шапку и махал женщинам, столпившимся на противоположном берегу. Одна из них, в белом платке, отделившись от группы, спускалась на лёд, тянула за собой санки с мешком. Ей, видать, и кричал незнакомец:

- Назад, Соня! На берег! Лучше идите в обход на белогорский мост.

В ответ донесся звонкий голос:

- Вы что, дядя Ефим?! До моста – сорок километров да обратно. Три дня будем шлепать. А сеять завтра. Солнце-то как печет!.. Земля на глазах сохнет.

- Ничего не поделаешь… По льду, видишь, уже вода пошла. Опасно, вернись! – настойчиво требовал тот, кого женщина назвала дядей Ефимом.

Приглядевшись, Милка узнала звеньевую колхоза «Красный Дон» комсомолку Соню Боеву, а в мужчине – их председателя Ефима Васильевича Боева, вернувшегося с войны без ноги.

- Я попробую, дядя Ефим… Воды – совсем немного. Мы тут прошли – и ничего.

- Смотри, Сонь, как бы не провалилась!.. - отозвались женщины. – Хотя бы палку взяла…

- Зачем? Вот она, зимняя дорога, мне видна.

- Не лезь, душа бедовая, кому говорят! – шумел председатель. И, волоча протез, подошёл к кромке берега. – Вода выходит из берега, вот-вот лёд тронется.

- Ничего, я осторожно… Переправлюсь, тогда и вы, девчата, за мной. – Она кивнула подругам.

Медленно скользя по льду, Соня тащила санки с мешком, а в нём – нам стало ясно – были семена, драгоценные семена, выделенные государством на сев. Женщины везли их с Лосевского элеватора. Значит, прошли они в такой нелёгкой упряжке тридцать вёрст. Легко представить их положение, если придётся тащить санки в объезд… Восемьдесят километров по бездорожью! Но Соню, по её словам, не это пугало. Жаркая погода ранней весны быстро приблизила сроки сева. Поле созревает не по дням, а по часам, уже завтра, может статься, оно потребует семян. На день с севом опоздаешь – за год не наверстаешь.

Мы подошли к председателю. Он молча кивнул и продолжал тревожно наблюдать за Соней.

- Ну и настырная у меня племянница! Ей – одно, она тебе – другое… - Ефим Васильевич подчёркнуто произнёс слово «племянница». Он явно хотел сказать, что его нетвёрдость, послабление поступку Сони, всё же решившей, несмотря на его запрет, переправляться по опасному, набухшему водой льду, оправданны тем, что рискует – его родственница, близкий ему человек, что будь на её месте кто-нибудь другой, он проявил бы непререкаемую требовательность: не сметь – и всё!

- Смотри, глубоко!.. – закричали женщины с того берега. – Вернись, ну тебя!..

Соня шла уже по воде, тихо струившейся по льду чистым ровным потоком. Издали трудно было различить, где блестел на солнце оголённый синий лёд, а где поверх него шла воды, такая же синяя, гладкая.

- Осторожно, Сонечка! – тревожно подняла руку Милка-комиссар. – Почему палку не взяла?

Ефим Васильевич, скрипя протезом, затоптался у водной кромки, приподнял свою палку.

- Мою хотя бы ей… Ребята, может, кто докинет, а?

- Далековато…, - Лёшка зажмурил глаз, прицелился. – Попробовать можно, но… А палка ведь у вас резная…

- Да шут с ней! Палка – не нога, другую заведу. Кидай, парень, не бойся!..

- Соня, лови!

Лёшка размахнулся и швырнул палку. Не долетев до девушки, она шлёпнулась в воду и поплыла по течению.

- Я же говорил…, - виновато вздохнул Лёшка. – Далековато.

Соня, казалось, хотела его успокоить.

- Ничего, - усмехнулась она. – Я и так, без палки. Тут мелко.

А вода вот-вот захлестнёт голенища сапог.

- Правь по санной дороге!



- Во-во, молодчина!..

Нам ничего не оставалось, как подбадривать девушку, тащившую драгоценный груз по опасному пути.

Мы уже, было, облегчённо вздохнули, когда она перешла середину Дона и стала приближаться к нашему берегу. И женщины, её подруги по звену, видя благополучный исход переправы, стащили тяжёлые санки на лёд, готовясь идти по Сониным следам. Вдруг звеньевая вскрикнула, взмахнула рукой, словно желая за что-то схватиться, и неуклюже упала в воду. Да, в первый миг нам так и показалось: Соня просто поскользнулась и упала на колени.

- Осторожно! – крикнул председатель. – Вставай!

Вместо того, чтобы подняться, Соня кинулась к санкам – они неожиданно накренились и стали тонуть.

- Назад! Назад! Полынья! – поняв, что случилось страшное, крикнул Ефим Васильевич. – Бросай мешок! Бросай!..

Соня вцепилась в мешок, приподняла его, стараясь удержать на поверхности. Руки её, опухшие, посинелые, скользили по мокрой тугой ткани, искали прочного захвата, упора, чтобы подтолкнуть, сдвинуть на лёд мешок, повисший над полыньёй. Освобождённые от тяжести, санки всплыли и закружились на воде.

- Утонет! Возьмите!.. – закричала девушка громко и просительно, подталкивая мешок и погружаясь в воду всё глубже и глубже.

- Сонечка! – дикий вопль пронёсся над рекой. Одна из её подруг рванулась вперёд, побежала по льду, по воде, не выбирая пути.

- Стой! Всем оставаться на местах! – И этот Лёшкин голос, прозвучавший как приказ, остановил бегущую женщину. – Володя, верёвку! Быстро! Сними с занавеси…

Я бросился к рюкзаку.

Лёшка, не теряя времени, прыгнул через прибрежное разводье, прошёл несколько шагов по мокрому снегу и, оказавшись на льду, пополз к барахтавшейся в полынье девушке.

- Держись, Соня!

- Скорее! Уто-о-о-нет… - не сказала – простонала звеньевая.

Быстро выдернув из петелек клубного занавеса бельевой шнур и смотав его через локоть и ладонь, я кинулся на лёд следом за другом. Мельком заметил: из села, что в километре от Дона, бежали люди, кто-то скакал на коне.

- Лови, Лёшка!

Словно лассо, свистнул шнур. Лёшка схватил конец и пополз изо всех сил, взбивая брызги, - казалось, он плывёт по воде. Я – за ним.

- Соня, спокойнее! Без паники. Держи верёвку, - сказал Лёшка, останавливаясь в двух шагах от полыньи. – Бросаю!..

Шнур упал точно.

- Бери, Соня! Хватай!.. – кричали и на нашем берегу, и на том, противоположном.

- Ой, не удержу! Утонет… – снова застонала Соня, отчаянно приподнимая над полыньёй голову в белом платке.

Соня, видимо, имела какую-то опору под ногами – может, то был обломок льдины или коряга, или скользкое обрывистое дно реки. Она не только сама держалась на воде, но и поддерживала мешок, не замечая, кроме него, ничего вокруг, даже спасительного конца верёвки, плавающей у её головы.

- Ой, утонет… утонет… - повторяла она тихо и глухо, каким-то неестественным, дрожащим голосом.

- Бросай мешок! Он утопит тебя!.. – Лешка не кричал, он просил: - Сонечка, бросай мешок! – Он протянул руку к торчащей из воды завязи мешка, рванул его на себя, потом оттолкнул в сторону, как преграду, мешающую ему дотянуться до Сони, её головы.

Белый платок скрылся под водой и медленно поплыл под зелёный оскал льдины. И тогда, не раздумывая, Лёшка рванулся вперед. Ещё секунда – и он очутится в полынье, его унесёт под лёд водой.

- Лёшка! – я успел схватить его за ногу. – Лёша, не дури…

Я понимал: дорог каждый миг, каждое мгновение. Надо что-то делать. Надо! Немедленно! С берегов доносились крики, плач. И трудно было уловить смысл голосов. Одно в моём сознании сработало чётко и ясно, как тогда, в марте сорок четвёртого, на белорусской реке Стоходе. Во время ночной переправы под яростной вражеской бомбёжкой нам, сапёрам, чтобы восстановить разрушенный мост, требовалось, не раздумывая, броситься в ледяную купель.

- Лёшка! Страхуй!

Он оглянулся. Видно, смысл моих слов дошёл до него.

- Я сам! Я виноват… не успел…

Но я уже сбросил с себя шинель, сапоги, быстро опоясался верёвкой.

- Отползи! Страхуй. Ну! Сигнал подъёма – рывок!

Я шагнул к полынье, наклонился, неуклюже оттолкнулся от скользкой кромки. На миг перехватило дыхание. Словно железным обручем стянуло шею, грудь. Погрузившись в воду, открыл глаза, увидел глинистый обрыв, отвесно уходящий вниз, в яму, и на дне её – светлое, еле приметное пятно. Только бы дойти! Схватить и успеть подать Лёшке сигнал. В ушах звон. Одной рукой подгребаю под живот, другая вытянута вперёд. Только бы дотянуться!

Пальцы наткнулись на ткань. Платок! Ещё одно усилие. Воротник пальто. Это надёжнее. Схватился за верёвку. Рывок. Ещё рывок!

«Тащи, тащи, Лёшка!.. Всё теперь от тебя зависит». Грудь давит, распирает. «Только бы выдержали лёгкие!.. Хорошо, что течение в яме спокойное…» - мелькнула мысль. Шнур натянулся. Вверх! Вверх! Только б выйти на поверхность… Ещё немного, ещё… Взмах рукой… Ещё раз… Светлое разводье у самой головы. Подёргивается у пояса шнур… От непонятной тяжести и звона закрываются веки. Но правая рука – в мёртвой хватке. Это чувствую ясным и спокойным сознанием».

…На берегу пылает костёр. Сухая лоза горит жарким высоким пламенем, постреливает мелкими искрами, - сгорая на лету, они оседают вокруг костра белыми пушинками пепла, иные покрупнее, долетают до лица, покалывают в щёки, лоб, нос.

- Ближе, ближе… - Стёпа подталкивает меня к огню.

- Ни-ни-чего, ребята, б-было труднее… - бравирую я.

Кружится голова. Кружатся костёр, река, меловая вершина холма. Кружатся лица людей. Что они делают? Ну да… Распяв у огня мокрые шинели, гимнастерки, рубашки, сушат одежду, от неё валит пар.

- Да скинь ты, сержант, к чертовой бабушке, свои незаменимые галифе! Нечего форсить! Девчата, хлопчик вас стесняется. Ну-ка, марш за хворостом! – Лешка и тут командует.

Спазм в горле и груди ослабил свои тиски, делаю нормальный вдох, выдох…

Начинаю ощущать лицом, обнаженной грудью жар костра, но пальцы на руках – словно изо льда, оттаивают медленно, ноги млеют, покалывают иголками. Эх, сейчас бы хлебнуть из солдатской кружки…

После того, как меня с Соней вытащили из полыньи, отнесли на берег, я воспринимал все, как в полусне. Смутно видел, как наши девушки поспешно разостлали на берегу клубный занавес, как на него положили Соню, делали искусственное дыхание, приводили девушку в чувство. И когда наконец Соня пришла в себя, с неё стащили мокрую одежду, завернули в сухую половину того же занавеса и отправили на лошади в село, где есть фельдшер, медикаменты, телефон, по которому можно связаться с районной больницей.

А двух девушек с левого берега реки, что также везли санки с мешками с семенами, Леша переправил в другом месте, сам проверил крепость льда и сам тащил санки.

…Усталые после долгого неспокойного дня мы сидим в хате Сони, куда нас привел Ефим Васильевич.

Молча ужинаем. Черпаем из глиняной миски кашу. Может быть, председатель, на свой страх и риск, выписал для нас пару килограммов той самой пшеницы, которую везла с элеватора и спасала дорогой ценой его племянница?

У печки, скрестив руки на груди, стоит маленькая худенькая женщина со скорбным, постаревшим за несколько часов лицом.

- Не плачь, Васильевна, не падай духом, сестрица, - спокойно говорит Ефим Васильевич. – Всё обойдётся. Там, я знаю, хорошие врачи…

Мать Сони не плачет. Она в тяжких, тревожных думах… Как там её доченька? Что с ней? Одна ведь у неё…

- Ну что с того, что воспаление легких? – председатель успокаивает, скорее, самого себя. – Врач мне сказал - с полчаса назад с ним толковали, - она молодец, другая бы на её месте после такой купели… На дне реки ведь уже была – не шутка! Если бы не ребята!.. Вот они… Ну что бы я смог сделать со своей этой… казенной…, - Ефим Васильевич хлопнул себя по протезу. – Собьют врачи жар. Полегчает ей. А ты, сестрица, не плачь.

Мы тоже час назад были в сельсовете и звонили в районную больницу. Нам сначала не хотели отвечать, спросили, кто спрашивает. Тогда Милка сказала, что она – секретарь райкома комсомола, и ей нужно знать, каково состояние известной в районе звеньевой, члена райкома комсомола. В трубке всё равно не ответили, сказали, что позовут дежурного врача. Через несколько минут подошел к телефону врач. Он сказал, что Боева - бедовая девушка, просит не держать её больнице долго, ей, мол, звено надо в поле выводить скоро, сеять сахарную свеклу. «Воспаление легких у неё малое, через пять дней выпишем домой».

А вечером мы выступали в сельском клубе с концертом. С приветствием выступила Милка-комиссар, горячо призвала колхозников бороться за сталинский стопудовый урожай. А потом похвалила звеньевую Соню Боеву. Похвалила и нас, ребят культотряда, за помощь в переправе мешков с зерном.

Наш концерт прошёл под горячие аплодисменты публики. А после него Степа Лозовой устроил танцы для сельской молодёжи под баян..

Автор: Владимир Евтушенко, ветеран войны, писатель.

Источник: «Воронежская неделя», №24 (1957), 23.06.10г.