Книжная полка. «Хочется снова родиться»

26.08.2010

Его первая и она же последняя поэтическая книга стала заметным событием в литературной жизни

Он был перспективный начинающий ученый-филолог, которому прочили большое научное будущее. Университетским же аудиториям Леонид Шаповалов предпочел районную газету в неблизкой от Воронежа Кантемировке. Но и работая в газете, Леонид Шаповалов оставался поэтом. И не только потому, что продолжал писать стихи. В репортажах, зарисовках, очерках всегда чувствовался тонкий лирик.

Недавно Леонида Шаповалова не стало. Осталась единственная поэтическая книга «Теплые снеги», увидевшая свет несколько месяцев назад.

Темы у него все – из ряда вечных, по выражению Л.Гинзбурга, «бытийных». И всё это из жизни каждого из нас и тех, кто будет жить после нас.

Ценность лирики любого поэта – в самобытности переживания несамобытных тем. Леонид Шаповалов вовлекает нас в свой мир, где есть место горю и беде («в чаше слез на донышке – ни капли»), которые он не конкретизирует и тем самым говорит не только о себе, но и о нас: боль, беда, пусть иные, чем у лирического героя, не обойдут никого из живущих. И мужественно запрятать боль в глубь души, а не выставлять её напоказ поможет строка поэта: «Я снова беспечным прикинусь».

Но сердце, познавшее горечь, угадает её печать в глазах:

Может, потому они огромны,
Что успели горя зачерпнуть?

Пережить горе и жить дальше помогают и весна, и лето, и осень, и зима – чарующие и лечащие своей сутью:

Я рассветом умою душу,
Как винца, отхлебну зари.

И дело даже не в красоте природы («рассвет» и «заря» в цитате даны без оценивающих эпитетов), а в самом её существовании:

Какой ни маялся б ты хворью.
На все живая есть вода:
На белых кручах Белогорья
Совсем не давит плеч беда.

Природа бесконечно разнообразна на страницах сборника. И есть в ней нечто шаповаловское: цветение весенних деревьев напоминает зимнюю красоту, осень – теплую весну; времена года все время взаимно перекликаются в словах-образах. Исцеляющая единосущность природы дорога поэту.

И меня поймет, я знаю, каждый,
Кто в природу, как в молитву, вхож.

В природе-молитве так много деталей, на которые «отвлекается» глаз поэта: «верб золотые бровки», «пеньки в сапожищах», «слоновьи уши лопухов», «колкий силок ежевичника», «утра тишь, прошитая дроздами». Подробности очень авторские по характеру слова, но помогают читателю увидеть знакомое, просто ранее не замечаемое: «первый снег, как мокрый пух на подворье», «и сыты осенней похлёбкой и луг, и овражки, и лес», «и грызут березы семечки золотой лузгой пыля».

В природной теме, надо отметить, тропы часто – типично мужские. У Шаповалова «сосны-зенитчицы в небо упёрли стволы», лучи вонзаются в воду, «как пули с отвеса», молодой шиповник «тугие пульки отливал», - вряд ли подобная образность может быть свойственна женскому восприятию. Как и «январский спирт метели», «желаний шальная брага», «кутежи и пиры» сентября. Феминизации – тенденции века – в характере лирического «я» у Леонида Шаповалова нет и не просматривается.

Тем удивительнее уменьшительность в словах о природе: «жучки», «травка», «птички», «комарики», «небушко», «овражки», «паучок», «листочек». Все эти ласковости далеко не для рифмы. Они – не что иное, как по-мужски незатейливое выражение нежности ко всему малому в природе. Причем, не переходящее в контексте (как это ни странно) в сентиментальность и сюсюкающую умильность, возможно, благодаря соблюдению меры.

Природа Леонида Шаповалова – эмоциональна. Ей часто свойственна температурная контрастность озноба. Таково своеобразное авторское одушевление природы через метафору, а иногда – через персонификацию: «знобит ковыли», «под окном, от озноба дрожа», «жара в тени присела». В природе лирический герой ощущает пламенность, ярость и яркость: «раскаты сосен», «осени пламенный плащ», «в облачке лиловом – жара язычки».

Природная пламенность свойственна и человеческим отношениям – прежде всего любви:

Ты в душу, как в рощу,
Жар-птицей влети,
Лей пламя по венам…

Любовь – «блаженный ожог», «рук пожар», «жар среди льдов», «любовных горячек озноб», «свидания жажда», «поцелуев жаркие лавины», «горячий говорок любимой». В своей страстности плотское сокровенно и таимо:

Я ночь закрываю, как складень,
От мира таимых икон.

Но если отношения мужчины и женщины разрушены, единая их плоть распалась, то:

…гложут фантомные боли
В изъятом когда-то ребре!
Тот шрам до сих пор не проходит.
И в том ли отрада, что хоть
По миру бездомная бродит
Моя отчужденная плоть?

Сказано ярко и в самом хорошем смысле оригинально.

Любовь – это «новое… измерение», «солнечная» часть Вселенной, в которой плотское и духовное неразделимо переплетены. Лирический герой не предъявляет женщине претензий, не обвиняет в разладах, что также в хорошем смысле по-мужски. В них виновата жизнь как она есть: судьба – также частотное слово в сборнике:

Сонм сомнений, тьму тревог
Полной чашей
Нам приносят на порог
Судьбы наши.

Да, такая она жизнь: то радость, то грусть, то усмешка, то неизбывное горе и тоска. Но это – жизнь. И она дорога лирическому герою, хотя ему кажется, что уже «душа седая», что «поехали страсти на спад», что его «скоро осень отпоет».

Оглядываясь назад, на детство (особая тема в его лирике), юность, прошлую жизнь, поэт понимает, «что жил средь сокровищ». Правда, прошедшее время глагола («жил») не очень подходит лирическому герою. «Жизнь пролетела и перегорела», но ведь «хочется снова родиться»; ведь в «капельке жизни, что к завтра осталась, снова увижу жару».

«Жара» – как бы символ самой жизни, идущей к исчерпанности, но ещё далеко не исчерпанной, влечет за собой чувства. Лирический герой – «СТРА-дает», «СТРА-ЖДЕТ», «жа-ЖДЕТ» и «ЖДЁТ» от жизни того, что пошлёт его неспокойная судьба.

Первый и единственный сборник Леонида Шаповалова «Тёплые снеги» исполнен истинных чувств, самобытных образов, самостоянья лирического героя в жизни такой, какая она есть. Автор полагал, что «открывает себя для себя», но, как оказалось, в его строках есть и частица каждого из нас.

Автор: Надежда Копылова, доцент филологического факультета ВГУ.

Источник: «Коммуна», № 124 (25555),26.08.10г.