Житейская история. Чужая Вера

Звали его Игорь. В нашей дворовой компании выпивать начали еще в школе. Вечеринки с девочками, преферанс «с сухеньким», а потом и с коньяком… К десятому классу, когда одного из нас перепуганные родители «закодировали», он нашел удобную позу, чтоб самому остановиться: я, мол, провожу испытание на себе - как долго человеческий организм может обходиться без спиртного; мне за такое вообще Нобелевская премия положена!

Свою будущую жену он отбил у меня. Вернее, просто спросил однажды: ты с Верочкой что, завязал? Даже и не знаю, ответил я. Мне она очень нравилась, но тогда мы крепко поссорились. И я как бы уступил Игорю право «даму танцевать» – ох, уж эта молодость… А она была очень сердита на меня и сказала напоследок: думала, судьба, а ты все разрушил; теперь ищи-свищи!

Они поженились, и через год у них родился сын. Теща не могла на него нарадоваться: дома он очень помогал Верочке и почти все свободное время проводил с сыном. Собирал во дворе ватагу малышни, вечно устраивал какие-то игры... Соседки кололи Игорем глаза своим мужьям, которые после работы уставали, пили пиво, играли в преферанс и ходили на футбол. «Вон Веркин лось, смотри, как с сыном занимается!... А вам бы все куда-нибудь из дому…»

По вечерам он устраивал сыну целые спектакли. Надо было видеть, с какими глазами Малыш кричал в раковину, привезенную ими из Сочи: раковинка-раковинка, дай ягодку! Игорь крутил раковину в воздухе, и из нее выкатывалась смородинка, вишня или даже земляничка. В общем, из того набора, который рос у тещи на даче.

Когда надо было кормить Малыша, Игорь был незаменим. На кухонный стол приезжал кран, черпал ковшом еду из тарелки и вез добычу Малышу. Иногда кран ехал не туда, и уже сам Малыш корректировал его работу, подсказывая, куда надо поворачивать. Потом Верочка, радостно вздыхая, убирала со стола.

А еще у них была игра в Карлсона. Тогда тесная «хрущовка» становилась трехмерной, волшебная сила поднимала Малыша за руки, и он летал со шкафа на стол, оттуда на холодильник, на балкон, в кладовку, где сверху было видно, что где лежит; даже самые забытые, но очень важные вещи легко находились благодаря полетам. Куда Малыш хотел, туда и летал, да так, что у Верочки иногда перехватывало дыхание, и слова «упадет же!» и «дурацкие игры» звучали вслух.

Две страсти было у моего друга в то время: сын и деньги, которые нужны ему были, главным образом, для моря. Малыш с раннего детства мучился аллергией, и один профессор, к которому пробился Игорь, сказал им, что таблетки и мази – суета сует; главное лекарство – море. Поэтому и цель была одна: чтоб каждое лето Малыш плескался в прибое. Что он и делал с восторженных визгом.

У Игоря с Верочкой иногда возникали даже ссоры. Она считала, что Малыш простудится. А он, наоборот, составлял сыну компанию; нет, чтоб как все мужики, степенно сплавать до буйка и обратно, – с криками барахтался с малышней в прибое.

Особым жмотом Игорь не был и на заводе «пузырь выкатывал», когда требовалось. Но старый приятель однажды обозвал его «куркулем»: все скидываются, понимаешь, а Игорь вечно копейки пересчитывает. А если угощает, то чем-нибудь подешевле. Хотя раньше сам был одним из заводил.

А еще деньги нужны были ему для географической вольницы. Все нормальные люди брали билеты на юг туда и обратно, а Игорь – только туда. А обратно, например, – на теплоходе через Новороссийск. Для Верочки это была мука из-за морской болезни, но она смирилась. Зато они видели дельфинов, чаек кормили булкой. В Новороссийске бродили в порту, смотрели на корабли из дальних морей и океанов, потом плыли до Керчи, а оттуда - в Жданов по Азовскому морю, в котором плавали огромные медузы.

И это было еще одно море, которое они переплыли, как люди, знающие тайный смысл слов «Сингапур», «мыс Горн» и «Гибралтар».

Из Жданова ехали домой на поезде, пространством и временем полные. На вокзале им пришлось проторчать целые сутки, Малыш температурил, его вырвало в зале ожидания, и уборщица клеймила «этих хамов» последними словами. Тогда Игорю крепко досталось от жены за то, что думает только о себе и о своих дурацких приключениях.

Карьера Игоря складывалась успешно, и зарабатывал он неплохо. Через пять лет после Малыша у них родилась девочка. Но вскоре завод Игоря обанкротился, и на море они больше не ездили; лишь один раз вывезли дочку в Анапу, после чего целый год мучительно отдавали долги.

Верочка работу потеряла, а Игорь устроился грузчиком и подрабатывал по ночам.И жизнь их стала похожей на сердечный запыхавшийся стук: выжить-выжить-выжить…

Короче, мужем моей девушке он был – не чета мне. Но однажды случилось вот что: Малыш попал под машину и умер мгновенно. И жизнь их семьи кардинально изменилась. Через два года сильно постаревшая Верочка вместе с дочерью уехала из города к тетке, одинокой деревенской старушке, которая боялась, что однажды упадет в погреб, и Бог не сможет найти там ее душу и забрать к себе; Верочке она была очень рада.

А Игорь стал пьянью обыкновенной, и я изредка встречал его возле питейных заведений. Он очень опух с тех пор, как жена называла его «лучшим отцом в мире», ходил в трико и в тапочках на босу ногу; неизвестный мне шрам появился на его лбу. Однажды он зашел ко мне домой и попросил стольник взаймы.

- Слушай… Ты б завязал, а? – сказал я ему.

- Я не могу. А главное, не хочу. Дай стольник, а то умру здесь у тебя на пороге, дороже обойдется труп кантовать.

- Ну, ладно, - сказал я. - Вот. У тебя же дочка… Ты б бросил, а?

- Во! А зачем же я занимаю? Именно похмелиться. Вот поправлюсь сейчас – и больше пока не буду. Ты извини, ладно? А то, понимаешь, бодливой корове Бог денег не дает. Я обязательно отдам. Извини. Ты не представляешь, Джон, как мне жаль, что моей гнедой сломало ногу.

Денег он не вернул и больше никогда не заходил. Года через полтора я встретил его в павильоне. Он интимно подходил к одним посетителям, шептал им что-то, потом к другим… С лучезарной улыбкой, но глаза его были дохлыми.

- Привет, - сказал я.

- О! А ты сюда как? Выпить? Мы с тобой уже лет триста не выпивали.

- Не, не могу. Я, понимаешь, эксперимент провожу над собой. Для Нобелевской премии. Не слыхал, как там Вера с дочкой?..

- Вот они мне нужны! Не помню, кто такие. Сейчас вот похмелюсь – может, и вспомню. Немножко еще не хватает для освежения памяти. У нас хороший народ, чуткий. Видишь, сколько я насобирал?..

На ладони его лежала горстка монет. Я достал купюру из бумажника:

- На, похмелись.

Он с минуту колебался. В упор посмотрел мне в глаза.

- Хорошо бы, конечно. Сразу все проблемы. Только знаешь… Нет, это из другой книжки. Извини. Слишком круто для меня; я уж лучше так.

Знакомые рассказывали, что он редко бывает угрюмым, разве что с очень тяжелого похмелья. А после первого «лечения» он полон оптимизма. Шутит с продавщицами в павильоне. «А есть у вас майонез Огиньского? Нету? Придется без закуски».

Образ жизни, при котором продать уже нечего, вызывает у него бодрое ерничество. Особенно в вытрезвителях, когда освобождение уже близко. «Вставай, мужики, на митинг за освобождение инвалидов умственного труда!». Все это происходит где-то недалеко от меня, в параллельном мире.

Говорили еще, что он стал агрессивным и может встрять в драку без всякого повода. Хотя в прежние времена, с сыном, он даже выпивши, что изредка случалось, был спокойным и даже робким.

О Верочке долго ничего не было слышно. Лишь однажды, после смерти той старушки, она написала нашей общей знакомой письмо, в котором сказано было, что вот, осиротели окончательно, но похоронили бабушку достойно, соседи помогли; что жизнь у них обычная, как у всех в деревне; бедновато, конечно. Бывает страшно, бывает – плачет, но после тех двух лет алкогольного кошмара стало спокойнее. А главное, у нее есть смысл: растет лапушка-дочка. Красивая, добрая, в школе – одни четверки и пятерки. Поэтому даже плакать бывает не так горько.

Последний раз я видел Игоря полгода назад, и узнать меня он не мог бы при всем желании. А недавно я узнал, что моего друга детства посадили: он вырвал у женщины сумку и пытался убежать. Но его поймали, потому что бегун из него, конечно, никакой.

- И вот тебе главный вопрос, - сказал Андрей. – В чем был смысл этого парня, и кого он любил больше: себя, сына, жену? Ответишь правильно – значит, на небесах тебе прописана удача. Не ошибись, как Игорь.

- Всех, наверное, - ответил я. – И сына, и жену. И себя.

- Наверное, - пожал он плечами. – Только она была не ему предназначена.

- А вы, значит, - сказал я, - по юной дурости это назначенье сломали? - Наверное, - повторил он.

Я не слышал, как подошла к нашим креслам жена Андрея, кивнула мне, улыбаясь, прижала палец к губам и молча закрыла ему глаза. Он поднял к ней лицо - оно стало блаженным, как у ребенка, слушающего сказку перед сном.

- Это она, - сказал мне Андрей. - Верочка моя.

Автор: Александр Ягодкин.

Источник: «Коммуна», № 125 (25556),27.08.10г.