Cудебный очерк. Миллионы из дома на Токарной улице

20.01.2012

(Продолжение. Начало в № 5, №6, №7)

В июне 2010 года из обвинений следствия «вылетело» ещё несколько доказательств. При загадочных обстоятельствах в своём доме сгорел некий Николай Зюзин, который, по свидетельству мужа погибшей, неоднократно бывал в доме Кузнецовых, знал и о местах хранения ценностей, и о материальном благополучии семьи.

- Я, исходя из осведомленности Зюзина о моей жизни, - пояснил Валерий Николаев во время допроса, - практически уверен, что он выступил «наводчиком», то есть, предоставил преступникам информацию о моем домовладении и материальном положении при совершении кражи в 2004 году и разбойном нападении в 2008 году.

И вот такой свидетель (а может быть, не только свидетель?) внезапно погибает во время суда. Кстати сказать, когда Зюзина, хорошо знакомого с криминальным миром Воронежа, задержали, следователь непонятно почему стал допрашивать его в кабинете директора завода имени Тельмана.... в присутствии потерпевшего Валерия Николаева.

Объяснений такому грубейшему нарушению требований УПК в суде так и не было дано. Впрочем, сам «Зюзик» якобы заявлял, что такого эпизода не было, но что ему оставалось говорить?

Вопросов в этом деле возникало немало. Во время допроса Свинолупова сказала, например, что в Дениса Кузнецова стрелял именно Упатов:

- Я тебя не помню в лицо, но голос твой запомнила очень хорошо, - не один раз повторила плачущая старая женщина.

Александр Упатов потерял правую руку до локтевого сустава в результате несчастного случая на производстве ещё в 1985 году. На протяжении всего следствия он яростно и эмоционально доказывал, что не мог одной рукой быстро перезарядить обрез и выстрелить в голову парня.

Как известно, по закону, все сомнения должны трактоваться в пользу подсудимого, то есть, в соответствии со статьёй УПК, нужно было бы провести голосовую экспертизу. На ней и настаивал обвиняемый, однако суд не внял его доводам.

Двое свидетелей утверждали, что один из мужчин, наблюдавших за домом накануне преступления, постоянно поддерживал полу куртки рукой, будто что-то скрывал под ней. Поначалу решили, что это был обрез, потом стали предполагать, что неуклюжие движения обуславливались физическим недостатком обвиняемого. Возможно, и так, но ведь предположения – не доказательство, зачем же их выдавать за таковые? Сомнительно как-то, что инвалид с одной рукой белым днем будет ходить по городу с обрезом под курткой.

Через месяц после преступления Юрий Семёнович Григоров жестоко пострадал в ДТП и сломал шейные позвонки. Ему наложили гипсовый корсет, в таком виде он был арестован и препровожден в следственный изолятор. По его словам, чтобы получить нужные показания, оперативники били его по голове пластмассовыми бутылками с водой. Следов избиения не оставалось, но от нестерпимой боли подследственный терял сознание. Во время судебного следствия подсудимый назвал фамилии своих мучителей. Суд, однако, решил, что к материалам дела этот эпизод отношения не имеет.

Решение правильное, но вот что неоднократно замечено мною. Сколько бы в самых разных процессах подсудимые ни заявляли, что во время предварительного следствия показания из них выбивались форменным насилием и издевательствами, положения это не меняет. Суды верят работникам силовых структур, объявляющих подобные заявления клеветой и желанием преступников уйти от наказания. Взаимные обвинения слышатся почти в каждом уголовном процессе, а ведь прекратить их проще простого.

Ввести в УПК статью, которая бы определяла, что ни одно признание обвиняемого, данное им в предварительном следствии, без подписи адвоката, присутствовавшего на допросе, юридической силы не имеет. Труднее будет следователям? Конечно. Но зато никто не будет говорить, что в России камеры СИЗО превратились в камеры пыток. Сегодня даже постороннему в зале суда человеку тоскливо слушать, когда подсудимый с синяками на лице заявляет судье, что он случайно упал на темной лестнице в следственном изоляторе.

Коллизии судебных заседаний.
Несколько слов по поводу.

Тягостных моментов в этом судебном процессе оказалось немало.

Можно понять состояние старой женщины, в двух шагах от которой в железной клетке сидел не только бивший её ножом человек, но возможный убийца дочери и внука. Причем он не только молча сидел, но бередил её душевные раны и разрывал сердце настойчивыми обращениями: видела ли она лица нападавших, кто из них убил её внука, что она делала после того, как он был убит?

Нина Вениаминовна Свинолупова уже не могла слышать эти страшные вопросы. Она закрывала лицо руками, раскачивалась на скамейке из стороны в сторону, захлёбывалась от рыданий и с болью, исходящей от самого сердца, просила судью «выпустить этого человека на свободу, чтобы он зарезал её и прекратил мучения».

Судья Андрей Матвеев.

Адвокаты и прокурор молча смотрели на повторяющиеся душераздирающие сцены. Судья Матвеев приостанавливал заседание и объявлял перерыв, который нередко приносил ещё большее напряжение. Бойкие тележурналисты, присутствовавшие в зале, словно грифы-стервятники (другого слова и подобрать нельзя!) бросались к пожилой женщине с микрофонами и телекамерами: «Скажите, что вы почувствовали, когда поняли, что ваш внук убит?», «Вы увидели труп дочери или сразу на улицу побежали?», «Что вы сейчас испытываете к подсудимому?». Старая женщина без чувств начинает заваливаться на скамью. Её подхватывает защитник интересов потерпевших и протягивает таблетку валидола.

Тяжёлой сцены не выдерживают даже адвокаты подсудимых: «Послушайте, журналисты, оставьте в покое старого человека, вы же видите, в каком она состоянии». Молодая резвая «акула пера» огрызается: «У вас своя работа, у нас – своя!». Что для этих нынешних акул этика журналиста? Им же нужны «жареные» факты, «клубничка» для телезрителей.

...Годовое пребывание в душных, набитых людьми камерах следственного изолятора губительно для любого, даже самого крепкого человека. Лица подсудимых превращаются в землисто-серые маски, тускнеют глаза, движения становятся вялыми и безвольными. Постоянно спертый воздух и плохо приготовленная пища обостряют все хронические болезни. Несвежая, пропахшая специфическим запахом одежда, невозможность регулярных гигиенических процедур, отсутствие квалифицированной врачебной помощи, тяжелая моральная атмосфера всеобщей неприязни, а то и ненависти, сказываются на психологическом состоянии сидельцев.

…На одном из заседаний в октябре прошлого года стало плохо самому Упатову. Он зашел в зал заседаний, низко опустив голову, землисто-черное лицо и шаркающая походка говорили о том, что состояние его совсем неважно. Медленно опустился в углу клетки на скамью и даже не стал раскрывать свой пакет с документами.

Примерно через полчаса после начала заседания судья Матвеев обратил внимание, что фигура Упатова вдруг исчезла из поля зрения. Судья приподнялся с места и увидел, что подсудимый сидит, вдвое согнувшись и обхватив голову руками.

- Упатов, вам что, плохо? – спросил озабоченно председательствующий.

- Если можно, дайте какую-нибудь таблетку, сильно болит голова, - прозвучал сдавленный ответ.

Женщины- адвокатессы засуетились, полезли в сумочки, предложили несколько таблеток на выбор. Матвеев, однако, такое самолечение не разрешил и попросил секретаря вызвать «скорую помощь». Судя по характеру болей, которые глухим голосом озвучил подсудимый, у него начался приступ почечной колики. Заседание прервали, подсудимых отвели в конвойное помещение. Стали ожидать приезда врачей. Судья и прокурор ушли в свои кабинеты, одни адвокаты остались в зале заседаний, другие вышли в коридор прогуляться.

Занудливый осенний дождь, бивший в окна, навевал невесёлые мысли. Зачем люди добровольно губят свои жизни, подвергая себя подобным диким испытаниям?

Первую кражу Саша Упатов совершил в 15 лет. Отсидел по малолетству небольшой срок, а через восемь лет – следующая «ходка». Между ними слонялся по городам и весям, искал большие заработки, но тяжелого труда не любил. Безусловно, психологический надлом усугубили тяжелая травма и дальнейшая ампутация руки. От непомерного употребления всевозможных алкогольных смесей попал в психиатрическую больницу, где стал резать себе вены – хотел «умереть из-за тяжелой жизни».

Умереть не дали, тогда пристрастился к наркотикам, а они, как известно, превращают человека в зомби, мозг которого терзает одна навязчивая мысль: «Где взять деньги для очередной дозы?» Даже гражданский брак не поспособствовал преодолению болезни.

Бывая по долгу службы на всевозможных судебных разбирательствах, не припомню подобной яростной активности человека, сидящего в клетке. Любой промах органов обвинения (их, к сожалению, оказалось немало) он пытался обратить в свою пользу. Громко зачитывал заявления о нарушении его гражданских прав, сделал более ста ходатайств по различным эпизодам дела: просил уточнить даты его прописки в Нововоронеже, запросить тарификацию телефонных переговоров, регистрацию номеров телефонов сотовой связи, настаивал на официальных запросах в Ханты-Мансийск, где когда-то работал, в Донецк, где гулял с друзьями, подвергал сомнению даты и часы, которые указывались в протоколах допросов и т.д., и т.п. Когда следствие стало подходить к завершению, Упатов начал говорить о необходимости вновь исследовать документы из разных томов уголовного дела, которые, по его мнению, плохо анализировались.

Борис Ваулин

(Окончание следует)

Источник: газета «Коммуна» №8 (25836), 20.01.2012г.