Рукописи не горят…

Рукописи не горят…

(Окончание. Начало в № 11)

Анатолий Жигулин с женой Ириной

«Чёрные камни» Жигулин считал главной книгой своей жизни. Желание написать автобиографическое произведение в прозе о пережитом возникло в нём давно. В определённый момент он почувствовал, что его стихи, какими бы совершенными они ни были, не могут вместить всё то, о чём ему хотелось поведать «граду и миру»: о детстве и юности, о КПМ, об аресте и следствии, о ссылке в Сибирь и на Колыму, об освобождении и реабилитации, о жертвах и палачах, о жизни, любви и смерти.

Ещё в застойные годы он прочитал в самиздате произведения Александра Солженицына и Варлама Шаламова и был поражён их содержательной глубиной и художественной мощью. Естественно, он не мог пройти мимо жизненного и философского опыта Ф.М. Достоевского, которому тоже пришлось провести годы «во глубине сибирских руд».

Попав на Колыму, Жигулин стал заинтересованно изучать лагерный фольклор: блатные (а по существу, народные) песни, анекдоты, шутки, «переводы» отдельных слов, произнесённых на «фене». «Сколько слов, каких ни у Даля и нигде не найдёшь!», – искренне восторгался он впоследствии.

Всё это он записывал в особую тетрадку, которую у него, к сожалению, изъяли при освобождении в 1954 году. Собирание словарей русского языка на протяжении всей жизни было страстным увлечением поэта, они занимали значительное место в его домашней библиотеке.

Сразу после освобождения Жигулин, по собственным словам, «не умевший толком писать ни стихи, ни прозу», с присущей ему аккуратностью и вниманием к деталям зафиксировал в своём дневнике воспоминания о наиболее важных событиях, относящихся к периоду КПМ и тюремно-лагерной одиссеи. Спустя 30 лет эти записи очень пригодились ему в работе над «Чёрными камнями».

«Писать в небольших записных книжках Анатолий начал с 1954 г., когда его привезли с Колымы в один из воронежских лагерей в связи с пересмотром дела молодёжной антисталинской организации, – вспоминала Ирина Жигулина.– Первые две записные книжки (№1 и №2) написаны карандашом. Первая почти вся посвящена поэзии. Он восстанавливает первые строчки стихов, написанных в тюрьме во время долгого следствия 1949-1950 гг., в лагере (без объяснения, что это за строчки). Тексты из осторожности не записывались. Он жадно пытается писать новые стихи, делает вольные переводы из Горация, размышляет о поэзии, о жизни, но ни слова – о лагерном прошлом…

Записная книжка №2 – как пульсирующее обнажённое сердце. Он уже откровенно пишет о своих мучительных ощущениях, сомнениях. Делает записи о Колыме, о военном детстве…

21 июля начспецчасти сообщает, что завтра – освобождение. 22 июля Жигулин с двумя товарищами вышел за ворота лагеря – закончился ещё один тяжкий отрезок жизни. Закончена записная книжка №2».

Литературный критик А.Горловский однажды попросил поэта подарить ему черновик какого-нибудь стихотворения. Анатолий Жигулин распахнул дверцы книжного шкафа, стоящего за его спиной, и критик увидел плотно прижатые одна к другой тетради и записные книжки.

«Не десятки – сотни штук, – изумлённо вспоминал Горловский. – Последняя имела порядковый номер, кажется, 516. В этих тетрадях и были черновики Жигулина, черновики, в которых отразился весь процесс работы над стихотворением... И стала понятной цена той кажущейся лёгкости и простоты жигулинских стихов, когда каждое стихотворение словно бы написалось или вылилось сразу».

Практически все, кто в разные годы дружил и общался с Анатолием Жигулиным, отмечали его необыкновенную аккуратность и даже определённый педантизм во всём, что касалось ведения литературных дел. И это ещё раз подтверждает анализ его архива.

Как рассказал Олег Ласунский, после проведения им первичной обработки поступившие материалы можно условно разделить на несколько частей.

Прежде всего это – различные документы, письма и другие бумаги, связанные с пребыванием Жигулина в Воронеже после его освобождения с Колымы. С 1954 года до 1963-го, когда поэт уехал на постоянное жительство в Москву. «Воронежские» папки содержат много интересных материалов, в том числе – свидетельства о первых попытках начинающего поэта напечататься в областных и центральных изданиях.

Некоторые обнаруженные в писательском архиве документы и письма, признался Олег Григорьевич, его слегка удивили и даже позабавили.

Например, до конца своих дней Жигулин бережно хранил ответы сотрудников редакций всех без исключения изданий, куда он посылал свои стихи и где их по тем или иным причинам отказались помещать. Это были, в частности, детские журналы «Мурзилка» и «Затейник», газеты «Смена» и «Пионерская правда», журналы «Охота и охотничье хозяйство» (видимо, сказалось то, что автор учился в лесохозяйственном институте), «Молодой колхозник», «Советский воин».

На вопрос, как можно объяснить такую педантичность Жигулина, Олег Григорьевич после небольшой паузы ответил:

– Я это объясняю тем, что Анатолий Жигулин рано осознал себя как творческую личность. Он верил в своё блистательное будущее, в свою особую литературную судьбу и, надо признать, не ошибся в этом предчувствии.

Очень любопытными оказались материалы, связанные с творческой и издательской историей первого сборника Жигулина «Огни моего города». Например, там есть листок, на котором рукой автора выведены предложения по названию книги. Сам он остановился на варианте «Мой город синий». На этом листке есть даже эскиз обложки, нарисованный Жигулинской рукой, где явно преобладает синий цвет. Видимо, ему всё-таки отсоветовали – слишком много «синевы»…

В этой же папке присутствует внутренняя рецензия Владимира Гордейчева на сборник, подготовленный к изданию в марте 1958 года. Имеются и комментарии самого Жигулина к этому изданию, и машинописная рецензия Владимира Гусева с его шутливым автографом на первой странице: «Поэту А. Жигулину от самого-рассамого первого его критика самый-рассамый оригинал рецензии на его сборник. В. Гусев». И ещё – дружеский шарж на тогдашнего Жигулина.

С особой бережностью сохранены вырезки со стихами и даже первыми прозаическими опытами, опубликованными в областной газете «Молодой коммунар». Уцелели оригиналы заставок редакционного художника Юрия Рачинского к ставшему знаменитым стихотворению «Рельсы».

В писательском архиве сохранилась и одна из самых первых публикаций Жигулина – стихотворение «Пушкинский томик» в майском номере газеты «Коммуна» (за пять месяцев до его ареста). Даже имеется черновик с правкой этого стихотворения, помеченный 18 апреля 1949 года. В дар воронежцам переданы вёрстки книг «Огни моего города», «Человек-костёр», «Чёрные камни» и многое другое.

Как сообщил Олег Ласунский участникам научной конференции, часть материалов он намерен передать в областной литературный музей, а другую часть – в Государственный архив Воронежской области.

В конце встречи Олег Григорьевич, отвечая на вопросы присутствующих, кратко рассказал об истории своего знакомства с Жигулиным. В середине 60-х годов в Воронеж прибыла небольшая официальная делегация, в состав которой входили сотрудники издательства «Молодая гвардия», ЦК комсомола и начинающие поэты. Среди них был и Анатолий Жигулин. Воронежское телевидение решило сделать об этой творческой командировке москвичей специальную передачу, подготовить которую было поручено сотруднику молодёжной редакции Олегу Ласунскому. Так впервые они и встретились.

Говоря о творческом наследии Анатолия Жигулина, нельзя не сказать о судьбе другой, гораздо большей части его архива. На официальном сайте Федерального архивного агентства недавно появилось сообщение о том, что в конце 2011 года Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ) пополнился архивами ряда известных писателей, в том числе Анатолия Жигулина. Отныне рукописи и другие документы стали достоянием крупнейшего в России хранилища материалов по истории литературы, общественной мысли, музыки, театра, кино, изобразительного искусства и архитектуры.

Одним из самых любимых писателей Анатолия Жигулина был Михаил Булгаков: его роман «Мастер и Маргарита» фактически стал настольной книгой поэта.

В беседе с воронежским журналистом и поэтом Александром Сорокиным, когда речь зашла о конкретных исторических условиях, в которых создавались «Чёрные камни», Анатолий Владимирович заметил: «Рукописи не горят? Прекрасные слова, но в них содержится большая горечь. Горят рукописи, всё-таки горят... Правильно было бы сказать: «Рукописи не горят, если в других местах, в надёжных руках есть другие экземпляры».

Одним из таких надёжных мест, безусловно, является Воронеж. В последние годы местные власти и общественность постарались увековечить память о поэте-земляке. Имя Жигулина присвоено одной из улиц и библиотеке на левом берегу.

На доме, в котором он жил до и после ареста (Студенческая, 32), открыта мемориальная доска.

По ходатайству литературной общественности 2010 год стал Годом Анатолия Жигулина в учреждениях культуры областного центра. В библиотеках и домах культуры были организованы выставки книг, вечера памяти, исполнены литературно-музыкальные композиции.

Сделано, действительно, многое. Но – не всё. Поэт Евгений Евтушенко так сказал о Жигулине:

– Этот человек сам словно сошёл со страниц книг Варлама Шаламова… Многие его стихи стали лагерной классикой, а книга «Чёрные камни» – неоценимое свидетельство на суде истории… Нет, не «Железного Феликса» надо поставить напротив Лубянки, а Толю Жигулина, в бронзе или граните. Если бы я был скульптором, то именно с него я бы слепил Неизвестного Лагерника…

С этими словами нельзя не согласиться. Добавлю одно: не только в Москве надо ставить памятник, но и в городе, где он родился и вырос, в городе, который прославил своими стихами. Памятник мог бы появиться, например, рядом с главным корпусом лесотехнической академии, где учился Анатолий Жигулин…

Владимир КОЛОБОВ,
кандидат филологических наук

Источник: газета «Коммуна» №12 (25840), 27.01.2012г.