Годовое колечко с «лишним» днём

29.02.2012

Сегодня – тот самый день, присутствие которого в календаре даёт году название, – високосный

Александр ВЫСОТИН,
г.Воронеж

Февраль. Достать чернил
                          и плакать!
Писать о феврале навзрыд…

Нет резона домысливать, почему тончайший знаток чувств поэт Борис Пастернак мог писать о феврале не иначе, как только «навзрыд». Поэту ведь достаточно было лишь мысленно

– Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез…

Если в связи с особенностью февраля на каждый четвертый год быть високосным, то об этом в стихотворении– ни слова. А если о февральских приметах, которые обыкновенного человека смутить вряд ли смогут, ведь, всего-то «…проталины чернеют, и ветер криками изрыт». Но поэты – люди не от мира сего, им достаточно и самой малой впечатлительности, чтобы

– И, чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.

А все-таки, может быть, и не без того, что и високосная особенность февраля подсознательно довлела над поэтом, если принять во внимание, что стихотворение было написано в феврале високосного 1912 года.

Фото Бориса Касаткина

Каждый из нас знаком с этим таинственным и непостижимым свойством времени – «мнимом течении» – ускоряться или замедляться в зависимости от жизненных обстоятельств и наших собственных чувств. Когда спешишь, а тем более – когда опаздываешь, время стремительно летит; когда ждешь кого-то или обещанный, такой нужный, такой срочный, телефонный звонок – время тянется медленно-медленно.

Вот и ученый Ферсман склонил голову перед материальным ощущением времени: «Трудно себе представить более простое и вместе с тем более сложное понятие, чем время». Прибавим к этому наши постоянные сетования: «Как день быстро прошел!», «День сегодня как долог…» Мы ли проходим сквозь время или оно, Время, проходит сквозь нас, – как знать… Позволю себе сделать собственное определение значения жизни, как повседневное присутствие человека во Времени, что и есть – жизнь!

Однако сменилось немало поколений прежде, чем люди научились «считать время». Это было трудное дело: ведь дни, в отличие от ночей, ускользают неуловимо и безвозвратно. И все-таки есть вероятность, что счет времени начинался с дней. Например, сутками пути измеряли расстояние до заповедных мест охоты; по числу дней отсчитывали, как долго она, охота, продолжалась… Так начиналось постижение практического отсчета непостижимого Времени и практического Пространства, генетически передаваемого от поколения к поколению…

Весной 1843 года немецкий поэт и известный мыслитель Генрих Гейне писал о сооружении железных дорог как о событии, меняющем время всемирной истории: «Поколебались даже основные понятия о времени и пространстве. Железные дороги убили пространство».

При жизни Гейне появился еще один «убийца» – телеграф. Он, потом – радио, сократили, но… не расстояния, а время, что ввело в заблуждение человеческий ум о возможности управлять временем, господствовать над ним. Речь не о фантастических грезах создания «машины времени» и путешествие на ней по реке с названием Лета.

Всех сторожит обманчивая ясность, когда дело касается безудержного и бездумного опережения времени, достижения превосходства над ним.

Маленький штришок. Отдельные работницы на Воронежской швейной фабрике за год успевали настрочить к женскому пальто какую-то часть его на пятилетку, а то и две вперед. Все понимали, что модель пальто все равно изменится, и досрочные, скажем, воротнички окажутся невостребованными.

Так и останется, наверное, загадкой, как могло случиться, что чем спешнее перевыполняли государственные планы коллективы тысяч советских заводов, фабрик, промышленных предприятий, колхозов и совхозов –тем пустее становились полки в магазинах, и пришлось даже вводить талонную систему.

Но продолжим наше повествование о годовом колечке с високосным днем… Об этом хотя бы суметь пунктирно, потому что нет возможности в нескольких абзацах сообщить о том, как и по какому принципу начался счет времени в понятии «месяц» (от одного «возрождения» серпа Луны до следующего), и конкретно – февраль, в коем и появляется високосный день, определяя названия года как високосный год.

Поскольку истоки високосного явления – в Древнем Риме, то и отправимся туда, где пользовались до чрезвычайности запутанным календарем. И не потому, что не умели считать дни и ночи в году, а потому, что календарем часто в своих корыстных целях распоряжался верховный жрец.

Прежде чем сказать о том, как появился месяц февраль, придется войти в предысторию римских месяцев.

Вначале они не имели названий и обозначались порядковыми номерами, и лишь потом некоторые месяцы получили свои «имена». В седьмом веке до нашей эры к календарному году было добавлено два месяца: одиннадцатый и двенадцатый. Первый был назван январем – в честь бога Януса (у него одно лицо обращено вперед, а другое – назад, чтобы одновременно созерцать прошедшее и предвидеть будущее). Название второго нового месяца происходило от латинского слова «фебруариус», что значит «очищение» и связано с обрядом очищения. А посвящался месяц богу подземного царства Фебруусу. Отсюда совсем близко и к високосному дню.

Назревшую за века проблему римского календаря решительно, как и все, осуществил Юлий Цезарь, воспользовавшись советами египетского астронома Созигена.

По новому календарю, год состоял из двенадцати месяцев и 365 суток, а недостающие четвертушки раз в четыре года добавлялись как 366-й к самому короткому месяцу – февралю. Сенат в благодарность римскому государственному деятелю и полководцу Юлию Цезарю за упорядочение календаря, за военные заслуги переименовал месяц квантилис, в котором он родился, в июль.

Созигенов календарь, названный по имени Цезаря юлианским, применяется и в наши дни.

Через сто с лишним лет после его реформы в него проникла с Востока астрологическая семидневка. Эта неделя, унаследованная от вавилонян евреями и освященная Библией, позже вошла в христианскую религию.

В ту пору у римлян был своеобразный счет дней, и 24-е число они обозначали как «шестой день до мартовских календ». Шестое число, по-латыни, – секстус, а второе шестое число – биссекстус. Оттого и год с «лишним» днем в феврале стал называться биссекстилисом. А в русском языке это слово преобразилось в «високос», и ему в словаре Даля отведено заметное место. Вкупе с народными поговорками о 29-м дне февраля, как о Касьяновом дне, о Касьяне завистливом, злопамятном, недоброжелательном, скупом, с необходимостью его задобрить.

Об этом намерении Далю было сообщено из нашенских поверий из Воронежской губернии добровольным корреспондентом, которых сам Владимир Иванович называл доброхотными дателями: «Четверток на троицкую неделю Касьяну, чтобы не перекосил ворон».

Не только у русского народа за 29-м днем февраля, днем високосным, а от него – и за всем годом, потянулась молва года «нехорошего». Почему-то люди стали покорно настраиваться, что в високосном году обязательно жди непременно беды, неудач. Случись все в обычный год, мол, ничего не поделаешь. А в високосный год – високос виноват.

Церковь делала всё для того, чтобы избавить народ от суеверий, но… Как сказал Пушкин: «Так суеверные приметы согласны с чувствами души».

А сам месяц февраль необыкновенно чудесен: давайте хотя бы чуть-чуть послушаем фенологов: «Только в эту пору, на вершине зимы, бывает в природе поразительный яркий контраст. Девственно чиста пышная пелена пухлых сугробов под васильковым небом дня. А к вечеру безоблачная ясность неба становится густо-фиолетовой. Вдруг польются с неба лучи света ослепительного. Где прижгут снег на крыше, там жди на краю карниза сверкающие пики сосулек».

Есть и другая сторона февраля как природного месяца. За ним в древнеславянском календаре закрепилось название «лютень» – за внезапные жгучие морозы: «Февраль и теплом приласкает, и морозом отдубасит». Бокогрей – за то, что февральское солнце еще не может подняться так высоко, чтобы высветить вторую сторону деревьев, предметов, зданий и строений. «Снежень» – за внезапные метели, пургу с той особенностью, что ветровые снеговеи особенно разъяряются.

У поэта Владимира Цыбина есть такие строчки:

Пусть меня встречают
в травах детства весны,
пусть не угасает
день мой високосный…

День високосный, перед весной надежды нашей, в годовом колечке…

Поносим – тогда и узнаем…

Источник: «Воронежская неделя», №9 (2046), 29.02.12г.