Записки старожила. О «драматической» юности нашей

03.05.2012

(Окончание. Начало – в №17)

Александр Глауберман, 1952г.

Снова проходим все этапы работы. Добавились ещё этюды на предложенные «мамой Зоей» или нами самими темы. А у нас обычная «текучка кадров» - к сожалению, многих опытных заменили новички. Я изрядно «зажат», приходится работать над собой в этюдах. Зоя Владимировна предложила нам написать характеристики на своих героев. Ну, к этому мне, по школьным сочинениям, не привыкать! Роль на этот раз у меня серьезная и довольно большая – командир партизанского отряда. Приношу творение, «маме Зое» понравилось: ну вот, очень хорошо, осталось тебе только сыграть! А на репетициях она, кроме самых крайних случаев, противница прямых показов.

Вспоминаю только несколько сцен., буквально врезавшихся в память.

Отца одного из мальчиков (его играет Валя Дубинин, главный исполнитель предыдущего спектакля и случайный однофамилец нынешнего главного героя) изображает наш новичок Володя Щелкалин. Но Володя новичок только в нашей студии: почти весь Дворец знает его под прозвищем Чибис. Была такая пионерская песенка: «…У дороги чибис, у дороги чибис, он не спит, волнуется, чудак: «ах, скажите, чьи вы…» Володя юношеским голосом пел её в ансамбле Дворца. А когда голос начал ломаться, он ушёл. А в нашем спектакле, в сцене редкого отдыха партизан у костра, он, в свои неполных 18 лет, уже хорошим голосом проникновенно пел: «В степи, под Херсоном высокие травы, в степи под Херсоном курган, лежит под курганом, поросшим бурьяном, матрос Железняк-партизан…»

На этом спектакле мы познали много тогдашних театральных тайн. Некоторые сцены проходят на берегу моря, иногда – в непогоду. Вам нужен прибой? Пожалуйста: большой плоский ящик с камнями перекидывается, как детские качели. Удар волны – и остаток камешков шуршит, как мелкая галька, следующая волна – через несколько секунд качели обратно. Свист ветра – неравномерно крутим барабан с прижатыми щётками. Молния – на мгновение рубильником включается яркий добавочный свет. Гром – большой фанерный лист, взятый за середину верней кромки, на весу энергично встряхивается. А если море спокойное, медленно вращается подсвеченный барабан с волнистыми проволоками – это даёт переливчатый отсвет на окружение.

Конечно, всё это было из театрального арсенала. Интересно, как всё это делается теперь? Фонограммы? А свет?.. Впрочем, буквальная достоверность теперь не нужна.

Но я отвлёкся.

Была сцена боя с фашистами, со стрельбой и гранатами. Один из моряков погибал, но не сдавался. Эту сцену Жора Смирницкий проводил с такой яростной силой, что на этом эмоциональном пике всего спектакля все немели, даже аплодировали не сразу. Но были и сцены в подземелье, спокойные, бытовые. Жизнь шла и здесь. Всех развлекал, поддерживая дух, одессит-весельчак повар Яша Манто. Он грозил нерадивым вместо обеда устроить «гуляш по коридору и битки врастяжку». Его играл Боря Морщак.

Сцена из спектакля «Я хочу домой».

Пьесы тогда были длинные, акта три - четыре, и множество картин (в «Дубинине» их было одиннадцать). Много смен декораций, а механизации, конечно, никакой. В коротких перерывах за занавесом в поте лица работали все актёры, стараясь быстрее менять обстановку, – за занавесом гудит и нетерпеливо аплодирует детская аудитория. Стараясь стучать потише, двигаем тяжёлые станки и другие предметы – декорации довольно сложные.

Добрейший «Олимпыч» - Василий Олимпиевич Жданов – рабочий сцены, ворча в седые усы, помогает нам и умиротворяет весь этот «Содом». Члены радиокружка под командой Вадима Чулюкова ставят свет, тянут какие-то провода, о которые мы спотыкаемся, но их вклад в успех очень велик. Через много лет, работая на воронежском «Электросигнале», мы встретимся с Вадимом Сергеевичем уже как коллеги.

В этом спектакле была ещё одна трагическая нота: мой герой, командир партизанского отряда Александр Федорович Зябрев, богатырь и красавец мужчина (простите, но так у авторов), погибает. Меня выносят и кладут у переднего края сцены в ярком и жарком свете софитов, рядом стоят партизаны. Мои глаза, конечно, закрыты, но я всё прекрасно слышу. Комиссар Иван Котло (его играет Гена Войцеховский без дублёров, как и я командира) произносит надо мной некороткую прощальную речь. Склоняют боевое знамя – ощущаю движение воздуха.

Не могу шевельнуться, затаив дыхание, сердце колотится – только что участвовал в быстрой перестановке, а многие юные зрители всё воспринимают всерьёз – слышу шум кресел, – меня рассматривают с нескольких метров. Вот была пытка, иногда не выдерживал: «Смотри, дышит!» Едва закрывался занавес, вскакивал под дружеский пинок в бок: «Покойник, вставай!» Хорошо ещё, если втихаря не смешили, бывало и такое.

Замечательный был спектакль. Не знаю, почему его, в отличие от предыдущего, не фотографировали. У меня сохранился только сделанный мной снимок главного героя в исполнении Жоры Соколова (мы жили в одном подъезде). Вторым исполнителем был Юра Горелов.

Осенью 1951-го у меня начался последний, десятый, класс. Он был решающим в смысле моего ближайшего будущего. Конечно, хотелось поступить в вуз. В школе я учился прилично, вроде бы был на хорошем счету, но, с учётом текущего момента, вопрос требовал серьёзного подхода. Надо было побороться за медаль, которая тогда давала право зачисления без вступительных экзаменов (в «худшем» случае – собеседование).

А в родном Дворце собрались ставить пьесу Виктора Розова «Её друзья» на школьную тему. Мне была отведена роль одного из учителей, и я начал репетиции. К большому сожалению, наша дорогая Зоя Владимировна приболела, и работу с нами продолжил её супруг, прекрасный актёр Анатолий Иванович Пальмин.

Но совмещать мне драмстудию с усиленной учёбой стало трудно, и я, скрепя сердце, ушёл из Дворца, хотя успел попасть в печатную программку спектакля. Забегая вперёд, скажу, что медаль (серебряную) я получил и поступил на физмат Воронежского государственного университета. Беспокоясь о моей судьбе, наша замечательная «классная» Лидия Ивановна Грачева взяла у меня мои почётные грамоты школьных лет за разные успехи, в том числе и драматические, чтобы показать их в гороно, и… они уже ко мне не вернулись.

Как дорогую для меня реликвию до сих пор храню программку «Её друзей», на которой написано: «Театральное искусство – родник, из которого человек может очень многое почерпнуть для жизни. Надеюсь, дорогой Шура, что ты будешь и в дальнейшем вспоминать наш дружный коллектив, а любовь к театру сохранишь на всю жизнь. Любящая тебя Зоя Владимировна. 16.III.-52г.». Так и получилось.

Давно нет нашего скромного Дворца пионеров, на его месте стоит высокий современный жилой дом. А мысленное сравнение с нынешним действительно Дворцом вызывает добрую ироническую улыбку.

Насколько я знаю, никто из наших ребят тех лет профессиональным драматическим актёром не стал, хотя попытки отдельные были. Избрав другие профессии, некоторые занимались в драмколлективе ВГУ у Пальмина. Я же, трезво оценивая свои актёрские способности, делать этого не стал.

Геологами стали Валентин Дубинин и Геннадий Войцеховский. Слышал, что в Воронеже живёт строитель Валентин Шатов, а строитель Георгий Смирницкий – в Рязани. Нередко встречаюсь с ещё одним хорошим строителем, остроумнейшим Михаилом Александровичем Берманом, душой разных компаний, а в прошлом – чемпионом и рекордсменом Воронежской области по прыжкам в высоту. Во время нечастых встреч вспоминали прошлое и общих знакомых с Юрием Тихоновичем Верменичем, коллегой-радистом, а теперь более известным в качестве знатока, теоретика и историка джаза с международным именем, преподавателя джазовой культуры, организатора многих джазовых начинаний и ведущего джазовых концертов.

Когда я бывал на занятиях-концертах Клуба любителей оперного и балетного искусства при одноимённом театре, с большим удовольствием слушал организатора клуба и постоянную его ведущую, завлита театра Тамару Константиновну Лазареву. Какой замечательный сплав культурнейшей и в то же время простой разговорной речи, душевности и строгости руководителя! А вспоминается совсем юная улыбчивая «артистка» Марочка Анохина, смотрящая широко открытыми глазами на наши репетиционные усилия и на мир вообще.

С трудом верится, что «весёлый одессит Яков Манто» стал солидным Борисом Ивановичем Морщаком, заместителем генерального директора по управлению персоналом концерна «Созвездие», в обиходе по-старому – НИИ связи, а ныне – зав. музеем предприятия. Он – мой университетский однокурсник, а теперь один из главных организаторов наших физматовских юбилейных встреч.

Увы, многих уже нет. Покоится на одном из московских кладбищ наша незабвенная Зоя Владимировна, а рано ушедший Анатолий Иванович – на Коминтерновском в Воронеже.

С Народным артистом РСФСР Владимиром Георгиевичем Щелкалиным, солистом филармонии, мы нечасто, но по-доброму встречались до его кончины в 2004 году. Когда в 1983 году в Воронежском Доме актёра отмечали его 50-летие, я выступил и подарил Володе программку нашего «Володи Дубинина» (у него не сохранилась) с тёплой надписью.

Вадим Борисович Ижогин стал известным хоровым дирижером, композитором, педагогом, руководителем хоровой капеллы профсоюзов, носящей ныне его имя, Заслуженным работником культуры РСФСР. В 1955-1958 годах он руководил ансамблем нашего Дворца пионеров. Умер в 1993 году.

На троллейбусной остановке в Ленинграде скоропостижно скончался доктор медицинских наук Андрей Георгиевич Орлов, нет уже строгого доцента филфака ВГУ Василия Алексеевича Скогорева, нет Игоря Бухтоярова, Лены Солодовниковой.

Когда я бывал в Москве, обязательно приходил на могилу Эрнеста Михайловича Аметистова на престижном Троекуровском кладбище. Когда он после недолгой тяжёлой болезни умер в сентябре 1998 года, все основные радио- и телеканалы сообщили об этом. Выпускник юрфака МГУ, доктор юридических наук, он был членом Конституционного суда России, известным правозащитником. С его вдовой Ольгой Николаевной, профессором МГИМО и председателем Фонда им. Аметистова, в последние годы нас связывает искренняя дружба. Я передал ей письма из Краснодара и все сделанные мной в конце 40-х фотографии нашего дорогого Эрика.

С Леней Гуревичем мы неожиданно столкнулись в Москве на входе в здание Центрального телеграфа на тогда ещё улице Горького. Конечно, со времён нашей юности мы, мягко говоря, сильно изменились, но узнали друг друга сразу. Отошли в сторону, к окну и стали вспоминать.

– Слушай, – говорю полушутливо, – я ведь тебе жизнью обязан.

- Как?

Я напомнил.

Дело было летом 1946 года. В жаркий день мы гостили в Дубровке, там Ленькин дядя работал главврачом Сомовской больницы. Небольшой молодой компанией пошли на Усманку купаться, расположились напротив Борового. Плавать я тогда ещё не умел, болтался на мелководье у берега и вдруг провалился в яму. Оттолкнулся ото дна, вынырнул и опять… А течение тянет на глубину.

Испугаться не успел, помню каскад пузырей перед глазами, вижу, как сидевший на берегу старший брат Леонида Борис срочно стаскивает штаны (он сказал потом, что мои глаза просвечивали сквозь толщу воды), но подплыл Лёня, дал руку, и я был спасён. Взрослым, разумеется, об инциденте не рассказали. А следующим летом я научился плавать на другой речке.

Леонид Абрамович Гуревич после химфака работал на заводе в Саратове, но его душа со школьных лет принадлежала театру и кино. После многих жизненных перипетий он стал выдающимся сценаристом и режиссёром неигрового кино, преподавателем ВГИКа, лауреатом многих международных и российских кинофестивалей. Скоропостижно умер в 2001 году в аэропорту Нью-Йорка, куда прилетел в очередную командировку.

К сожалению, дальнейшую судьбу других своих товарищей по «пионерской» сцене я не знаю. Извините, не названные в этих воспоминаниях, я помню почти всех.

Знаю, что потом, в новом великолепном Дворце творчества детей и молодёжи, были (и, наверное, есть) драмколлективы и даже целые театры с другими руководителями. Но это уже совсем другие истории.

Александр ГЛАУБЕРМАН

Фото из архива авторa

Источник: газета «Воронежская неделя» № 18 (2055), 03.05.2012г.