Дом с краю

Дом номер 8 по улице 60-й армии в Воронеже и летом-то был непригляден, а теперь это сущие катакомбы: двери в подъезде и рамы в окнах выворочены, из стен торчат провода, батареи в подъезде слабы против сквозной метели, и по всем коридорам снег сугробиками и лед натоптан. Из трех лифтов, со скрипом, работает один. А когда стоят все три, жильцы идут встречными курсами по темной лестнице. Старики с верхних этажей в такие дни из квартир не выходят.

Почтовые ящики похожи на соты из улья, который давно покинут пчелами по причине душевной усталости или смертного безразличия. Возле ящиков, половина которых распахнута, всегда валяются рекламные буклеты и газеты, благодаря которым часть ящиков обуглена навсегда. Там же лежат и счета на «услуги» ЖКХ, но чаще жильцы ищут их в общей стопке на обгоревшем подоконнике.

Света у подъезда нет, тьма встречает входящих с улицы, а на этажах, где мутный свет есть, стены исписаны матюками и самыми темными эротическими фантазиями молодых поколений. Это для них развлекательный телеканал дает рекламу: пришли, мол, эсэмэску на такой-то телефон, и будет тебе, сынок, счастье: пикантный стишок.

Они, конечно, и без этого канала переполнены пикантностями, но каждому ж по приколу – получить стишок прямо из телевизора. И некому застрелить на дуэли тех поэтов, что сочиняют пикантные стишки для юных душ.

Подъезд в доме один, но с двумя входами с одинаково раздолбанными дверьми, между которыми лежит кратчайший путь для любых ветров. Из него удобно убегать от милиции в любую сторону, поэтому на разных этажах собираются молодежные компании по интересам, а по утрам этажи обходят ветераны и собирают бутылки. Одному пенсионеру обломилась редкая удача: он встал раньше всех и прямо на своем этаже нашел защелкнутые наручники и бумажку в 50 долларов. Наручники старик выбросил, озираясь, в мусорку, а иностранная валюта приятно удивила его в обменном пункте.

Другой ветеран после смерти жены завел себе собаку, и главной проблемой для него поначалу было то, что по вечерам после прогулки собака нипочем не желала входить в подъезд, упиралась и подвывала, так что ему приходилось щелкать ее ремешком по спине.

В доме есть коллективная антенна, но она уже много лет не действует, и на лоджиях стоят личные антенны. Большинство лоджий застеклены, и среди них не найти хотя бы две одинаково застекленных. Трудно найти даже одинаково покрашенные.

С просторных площадок в подъезде вглубь дома уходят отдельные коридоры по нескольку квартир. В стародавние времена на этих дверях были замки и панель со звонками в каждую квартиру. Теперь замки выломаны повсеместно, а вместо звонков местами торчат провода, но в основном – просто дыры: двери-то все равно открыты. В «групповых коридорах» картина та же, что и на площадках: раздолбанные рамы и настенная роспись, часть окон пуста, а часть еще сохраняет мутные стекла с пожелтевшей паутиной в углах или хотя бы половинки стекол.

Говорят, что в одном из коридоров один раз ограбили, а в другой раз изнасиловали одну из студенток техникума, спасающихся в этом доме от безнадеги деревенской жизни (им на двоих родители несколько лет собирали деньги на жилье и, вот, купили однокомнатную квартиру в областном центре, который по традиции считается студенческим центром Черноземья). И оба раза никто из соседей не только не вышел в коридор, но даже и не позвонил в милицию.

Собраний жильцов здесь не бывает. Нет старушек на лавочках во дворе, нет и лавочек. Да и двора-то никакого нет, и мало кто знает своих соседей по имени-отчеству. Мало кто знает даже в лицо.

Некоторые жильцы уверены, что проект этого дома – «сочинский», для климата субтропиков, но никак не для сурового континентального Воронежа. Главная строительная фирма Воронежа его построила, сдала – и забыла, и вряд ли руководство ее просыпается по ночам, увидев в личном кошмаре выброшенного на помойку ребеночка.

Судя по квиткам, жители дома уже много лет потребляют неимоверное количество воды – 350 литров в день на человека, включая отпуска, дачный сезон жильцов и ремонтный сезон ЖКХ, - и дисциплинированно платят за ремонт текущий и капитальный, за мистическое «техобслуживание», хотя каждый слесарь или электрик всегда брал с них деньги за любое хирургическое вмешательство в жизнь коммуникаций.

Никто не знает, сколько «коммунальных» денег собрано с жильцов дома за эти годы, и куда эти деньги ушли. Справедливости ради надо сказать, что и журналистам не удалось даже близко к этой тайне подобраться, а сами жильцы бунтовать не планируют, даже когда летом коммунальщики собирают с них плату за отопление. Они довольны уже тем, что в пристройке на первом этаже находится детская поликлиника, и в этом доме чаще, чем в соседних, есть вода холодная и горячая, а зимой – отопление.

Перед выборами обитатели дома номер восемь охотно берут макароны или шпроты от кандидатов во власть законодательную. А за «фронтовой паёк» для ветеранов, убогость которого стилизована под ностальгию, готовы ехать хоть на другой конец города – как за юбилейной медалью или почетной грамотой.

Они не подают в суд и не сопротивляются, будучи трезвыми, приказаниям уголовников или милиции, а вместо слов «Конституция» и «гражданские права» используют ругательные слова.

Даже детей своих они способны защищать лишь оскорблением учительницы или педиатра отчаянным плачущим голосом, либо, наоборот, подношением коробок с конфетами. А когда перед выборами дети приносят им подписные листы в пользу большого начальника того самого ЖКХ, покорно эти листы подписывают, тщательно выводя свои паспортные данные.

Летом жителям дома номер восемь будет полегче: в подъезде и коридорах тепло, как дома, и надо меньше платить за свет. А главное, вырастает на дачных сотках подножный корм, и есть возможность отложить немного денег, чтоб детям и внукам хоть чуть-чуть жилось полегче; даже, быть может, когда-нибудь купить им недорогое отдельное жилье.

Работа на свежем воздухе лечит бессонницу и вечные неприятности, и легче верится, что когда-нибудь эта жизнь, блин, должна же как-то наладиться.

Все, кто приходит в этот дом, выпадают из времени. Здесь можно вернуться в прошлое и лучше узнать настоящее, а кто-то с тоской заглядывает в будущее.

Дом не крайний в ряду других, но живут в нем люди, которым, видимо, по душе принцип «моя хата – с краю».

Александр ЯГОДКИН.

Источник: «Коммуна», №38 (25666), 18.03.11г.